В концентрационном лагере Заксенхаузен произошла встреча земляков Ручкина Максима Спиридоновича и Христофорова Сергея Ивановича. Вот как об этой встрече рассказывает внук Христофорова, Чурляев В.А.:« В барак к заключенным зашел врач и спросил: «Саратовские есть?» Христофоров откликнулся, он был родом из Аткарского района, деревня Енгалычево. «Значит, будешь жить пока». И Ручкин взял своего земляка в санитары и помощники». Именно эта судьбоносная встреча спасла жизнь деревенскому кузнецу. У нас появился еще один вопрос: «Как оказался в плену Христофоров Сергей Иванович?». И снова обращаемся к интернет – ресурсам. Рядовой Красной Армии Христофоров С.И. призван Аткарским РВК, попал в плен в 1942 году. Из воспоминаний внука Христофорова, Чурляева В.А.:«Дед говорил о тяжелом положении на фронтах под Воронежом. Ситуация сложилась таким образом, что на момент пленения солдат у них на четверых была одна винтовка и не было патронов. Поэтому оказать сопротивление фашистам было нечем». Освободили Ручкина и Христофорова 22 апреля 1945 года. Максим Спиридонович после войны работал врачом в Аткарске. Сергей Иванович работал в своей деревне кузнецом,прожил долгую жизнь за себя и за своих земляков, не вернувшихся с войны. Умер в возрасте 91 года.

Ручкин Максим Спиридонович — еще один герой, чья судьба связана с ужасами фашистских концлагерей. Как и Христофоров Сергей Иванович, он прошел через плен и лишения, но сумел сохранить человечность и вернуться к мирной жизни. После освобождения Максим Спиридонович посвятил себя медицине, работая врачом в Аткарске и помогая людям восстанавливать здоровье и залечивать душевные раны, нанесенные войной. Его пример — это свидетельство того, что даже в самых нечеловеческих условиях можно остаться верным своим принципам и ценностям, а после победы — внести свой вклад в строительство мирной и процветающей страны. Память о таких людях, как Максим Спиридонович Ручкин, должна жить в наших сердцах, напоминая о цене свободы и необходимости бороться за мир. Время лечит не только телесные, но и душевные раны, меняя отношение к событиям. Из века XXI по-иному смотрится произошедшее в веке XX. В строю участников Бессмертного полка сегодня несут портреты не только признанных героев-орденоносцев, но и тех, чью жизнь искалечила война, объявив изгоями только за то, что они, вчерашние школьники, обычные мирные люди, встретившись со смертельным испытанием, остались живы. В ряду тех, кто вступил в бой с врагом в первые дни войны, без вины виноватый перед своей страной оказался врач Максим Ручкин. Аткарчане пятидесятых-семидесятых годов знали его как первоклассного хирурга, его имя до сих пор с трепетом произносят люди. Но мало кто знал, какой тяжелый груз памяти о военном лихолетье он нес на своих плечах. В 1941 году капитан медицинской службы Максим Ручкин служил в 45-м медсанбате 53-й стрелковой дивизии, один из полков которой дислоцировался перед войной в Аткарске. Легко распрощавшись с родными (семья жила на улице Аткарской), молодой военврач отправился с последним эшелоном 53-ей стрелковой дивизии для участия в пограничных учениях в летние лагеря Белоруссии. На календаре было 18 июня 1941 года…Части прибыли на станцию Гомель, и уже в ночь на 23 июня 1941 года едва прибывшие, не знающие местности, не готовые к войне подразделения приняли первый бой с организованным, до зубов вооруженным противником. Тяжелые дни отступления пришлось пережить бойцам. В конце августа штаб дивизии оказался в окружении, попал в плен командир дивизии полковник Бартенев. Через 2 месяца после начала войны, 22 августа, в плену оказался и Максим. 4 года он носил полосатую робу узника концентрационных лагерей, получив номер 451252. Первым стал шталаг 352. Людей размещали в бараках без предварительной санитарной обработки. Мылись в холодной грязной воде. Белье не стирали и не меняли. Освещение внутри бараков ночью запрещалось. Если охрана замечала где-нибудь огонь, то немедленно открывала по окнам стрельбу. Не было даже ложек и котелков, когда давали жидкую похлебку, есть приходилось из ржавых консервных банок и черепков битой посуды. Бесконечной вереницей тянулись концлагеря: Мариенбург в Польше, затем Белосток, а потом – один из самых страшных концлагерей Германии в Заксенхаузене. Выжить Максиму Спиридоновичу помогла его профессия. Спасла самого и помогала даже в плену спасать военнопленных. Судьбоносной стала встреча Максима с его земляком Сергеем Ивановичем Христофоровым в стенах Заксензаузена. Вот как об этой встрече рассказывает внук Христофорова, Владимир Анатольевич Чурляев: – В барак к заключенным зашел врач и спросил: «Саратовские есть?». Христофоров откликнулся, он был родом из Аткарского района, деревни Енгалычево. «Значит, будешь жить пока». И Ручкин взял своего земляка в санитары и помощники. Эта встреча спасла жизнь деревенскому парню. Освободили Ручкина и Христофорова 22 апреля 1945 года советские войска. Максим Спиридонович не любил рассказывать о своем прошлом. Подробности его жизни в плену стали известны семье лишь после смерти хирурга, когда в Аткарск пришло письмо от врача Бориса Лернера, который разделил с Ручкиным тяготы плена: «Мы с Максимом Спиридоновичем были в плену, вместе прорывались к своим войскам под Данцигом (сейчас Гданьск) и вывели 800 человек военнопленных, а по пути к своим даже захватили в плен десятка полтора вооруженных немцев. После плена нас распределили по разным воинским частям и больше мы не виделись». Вероятно, в этом письме речь идет о так называемом «Марше смерти», который начался из Заксенхаузена 21 апреля 1945 года. Предполагалось свыше 30 тыс. узников колоннами по 500 человек перебросить на берег Балтийского моря, погрузить на баржи, вывезти в открытое море и затопить. Отстающих и обессиленных на марше людей расстреливали. Однако, задуманное массовое уничтожение узников осуществить не удалось — в первых числах мая 1945 года советские войска освободили колонны на марше.Подробности жизни наших военнопленных в фашистских концлагерях долгие годы стыдливо замалчивались. Огромное количество наших солдат и офицеров было зверски убито за пределами нашей Родины в немецких концлагерях. Счёт шёл не на сотни, не на тысячи, даже не на десятки тысяч, а на миллионы. Выжить смогли немногие. Им не были положены награды, у них не брали интервью, а свое мучительное прошлое они несли как горький и позорный крест. После многочисленных проверок Максим Спиридонович вернулся в Аткарск и встал к операционному столу. Страдания, издевательства и лишения не убили в нем человечность, а сам Ручкин не изменил призванию – помогать людям. Спасать жизни. В условиях провинциальной больницы он делал сложнейшие полостные операции, возвращая буквально с того света.. карточка военнопленного за номером 3353 Список репатриированных солдат. Под 51 номером Максим Спиридонович Ручкин

Это материалы из работ наших учащихся Морев Николай Васильевич, родился в 1923 году в с. Елховка Вольского района Саратовской области. Работал с 1954 по 1984 год учителем математики в нашей школе. Награжден орденами «За победу над Германией», « За доблесть и отвагу в Великой Отечественной войне». За этими сухими строками целая жизнь замечательного педагога, интеллигентного человека. Очень любил свой предмет, был предан математике, много времени уделял детям, был беспокойным и ответственным. Ушел на пенсию без особых отличий и званий. Ордена никогда не носил, его ученики не помнят, чтобы Николай Васильевич на праздники приходил с наградами. В архивах школьного музея мы нашли копии двух рукописных листов, написанных Николаем Васильевичем Моревым, наверное, не один раз. Военная его биография с 1 августа 1941 года по 23 декабря 1945 года. Всего 25 строк – 25 цифр. Даты, которые в судьбе Морева были решающими. И писал он так подробно, называя конкретные числа, названия городов и стран, потому что в судьбе его военной был плен. Мы не знаем, сколько раз приходилось держать ответ Николаю Васильевичу перед органами НКВД, но то, что этот листок был написан десятки раз – это точно. Когда началась Великая Отечественная война, Мореву Н.В. еще не исполнилось 18 лет. 1 августа поступил на курсы младших командиров, призван в ряды РККА. 1 января получает назначение командиром второго взвода восьмой роты 102 стрелкового полка 41 стрелковой дивизии. В действующей армии с 10 апреля 1942 года по 30 июня 1942 года». В боях дивизия находилась всего два с половиной месяца. Строки, которые нас очень сильно поразили - «с 25 по 28 мая 1942 года дивизия фактически погибла в районе Михайловки под Харьковом в боях по прорыву окружения». Николаю Васильевичу Мореву, молодому командиру, младшему лейтенанту, на тот момент не было еще и девятнадцати лет. В его документах для НКВД написано: · 28 апреля 1942 года прибыл в деревню Михайловку. · 10 мая 1942 года вступили в бой у деревни Алексеевка. · 27 мая 1942 года окружение. Страшно читать эти строки, но еще ужаснее было дальше. Вот продолжение судьбы военнопленного девятнадцатилетнего мальчишки: · 24 июня 1942 г. – Умань. · 24 июня – 24 июля 1942 г. –Владимир Волынский · 25 июля -21 сентября 1942 г. – Ченстохова ( Польша) · 21 сентября 1942 г. -2 сентября 1943 г. – Нюрнберг (Германия) · 2 сентября – 17 сентября 1943 г. – Хаммерштайн ( Шталаг –II B) (Норвегия) · 17 сентября 1943 – 13 апреля 1944 г. – Трондхейм (Норвегия) · 23 декабря 1945 года прибыл домой. Вот вехи военной судьбы Учителя, не получившегоникаких государственных наград за свой подвижнический труд педагога. Мы узнали у его учеников, наших учителей, каким был Николай Васильевич: добрым, мудрым, справедливым, строгим и требовательным. Как он умел просто рассказать о сложном в мире математики. Добрая половина аткарчан до сих пор с трепетоми душевной теплотой произносит его имя «Морев Николай Васильевич». И все –таки: почему такой человек не имеет ни одной награды за свой учительский труд?! Ответить мы бы не смогли, если бы не увидели в архиве те два листочка в 25 строк.17 дней боев, 4 года плена, годы унижений…При жизни Николая Васильевича никто из его учеников не знал о том, через какие ужасы фашистских застенков и допросов НКВД прошел их любимый учитель Фотография из семейного архива Моревых. Передана в музей в 2020 году. Н.В. Морев слева Карточка военнопленного за номером 123018 на этом острове Морев Н.В. встретил победу В 1945 году Николай Васильевич Морев вернулся домой на этом острове наши военнопленные строили аэродром карточка военнопленного, отправляемого в СССР, здесь написано, что Морев Н. был в 8 роте по списку 56. Список личного состава транспортной роты 8 полка, отправляемых в СССР Эти документы нам предоставила Татьяна Затолокина из Норвегии, с ее помощью мы проводим большую работу по поиску информации о наших солдатах, находившихся в плену в Норвежских концлагерях С внуками. Редкая улыбка на его лице. 27 мая 1942 год – окружение под Харьковом24 июня 1942 год –Умань24 июня -24 июля 1942 год – Владимир Волынский25 июля – 21 сентября 1942 год – Ченстохова Польша21 сентября 1942 год – 2 сентября 1943 г – Нюрнберг Германия2 сентября – 17 сентября 1943 год – Хаммерштайн Норвегия ( шталаг IIВ)17 сентября 1943 год – 13 апреля 1944 год – Трондхейм Норвегия13 февраля – 9 октября 1944 год – о. Худсен Норвегия2 декабря 1944 год - 2 мая 1945 год – о. Штарфозия Норвегия2 мая – 26 июня 1945 год – о. Раи Норвегия ( репотриационный лагерь)7 июля -11 августа 1945 год – 99 зенитно – стрелковый полк11 декабря 1945 год – демобилизован № приказа 0256223 декабря 1945 год прибыл домой

Судьба нашего земляка, уроженца деревни Иткарка Аткарского района Ивана Александрова, очень печальна. Часто встречается так, что внуки и правнуки ищут и ждут информацию о своих родных пропавших без вести в годы Великой Отечественной войны. А мы ищем родственников Александрова Ивана Сергеевича уже с 2021 года. Эта история началась в Норвегии, где живет неравнодушная женщина Татьяна Затолокина. Именно благодаря ей мы узнали трагическую судьбу Иван Александрова.. В 1944 году вместе с красноармейцем Александром Калистратовым они совершили побег из концлагеря Вогорд. Наши солдаты бежали в сторону Швеции, чтобы вернуться на Родину и снова бить врага. Одиннадцать норвежских семей их прятали и кормили, а вот двенадцатая семья (отец и сын) выдали фашистам.

В маленьком норвежском городке Йовик местная жительница русского происхождения Татьяна Торесен (Затолокина) обнаружила захоронение двух советских солдат времен Великой Отечественной войны. На старом памятнике имен не было, лишь значилось по-норвежски и по-русски: "Здесь похоронены два русских воина, зверски убитых немцами 16 сентября 1944 года у местечка Колберг в районе Вардаль". Благодаря тому, что 5 лет назад были рассекречены архивы, Татьяне удалось выяснить имена солдат. Это были Александр Калистратов из Ленинграда и Иван Александров из Баку. Татьяна сообщила, что написала письмо в министерство культуры Норвегии с просьбой сделать новый памятник с именами солдат и получила положительный ответ. К 8-9 мая 2021 года будет установлен новый обелиск. Но также важно для Татьяны найти родственников солдат. Ведь воины наверняка числились среди пропавших без вести. Татьяна вышла на нашего современника тоже Александра Калистратова. А он, в свою очередь постарался отыскать дополнительную информацию. Про бакинца Ивана Александрова в итоге определилось вот что: Иван Сергеевич Александров жил в поселке Сабунчи. Адрес: ул. Дзержинская, 228, кв.11. Работал токарем. Был призван райвоенкоматом Ленинского (Сабунчинского) района 25 июня 1941 года. Рядовой, красноармеец. В августе 1942 года попал в плен и оказался в норвежском лагере для военнопленных. Вместе с Александром Калистратовым он сбежал из лагеря и, пройдя более 100 км, спрятался в сарае у одной норвежской семьи. Однако немцы беглецов все-таки отыскали и расстреляли 16 сентября 1944 года. На момент гибели Ивану Александрову было 35 лет. И 79 лет после он числился без вести пропавшим. Как отыскать потомков бакинца Ивана Александрова из поселка Сабунчи ? В найденном на сайте "Память Народа" документе указана (вероятно) супруга Ивана Мария Александрова. ИЗ РАССКАЗА ТАТЬЯНЫ ЗАТОЛОКИНОЙ: "Вы не представляете, какой ужасной смертью умерли Иван и Александр. Я встречалась с норвежкой, ей 96 лет и она видела обоих солдат стоящих у ее дома. Ее отец помог нашим ребятам едой, показал дорогу, куда им идти. Они шли в Шведцию, чтобы вернуться домой и бить фашистских гадов. Так вот эта женщина . Ева, мне рассказала что уже после войны, ее отец придя домой очень переживал и был даже расстроен, он сказал :»Все люди в нашем городе против этих двух норвежцев, отца и сына, которые выдали двух советских солдат фашистам. Зачем было это делать? Они были такими молодыми такими добрыми и благодарными. А фашисты их пытали, но оба солдата смеялись в лицо своим мученикам. Фашисты озверели и прежде, чем расстрелять солдат, они отрезали им языки, а потом половые органы» Татьяна Затолокина со своим мужем - норвежским коммунистом Одд - Ингваром у памятника Александрову и Калистратову 8 сентября 2024 года, в день, когда были казнены наши солдаты Александр Калистратов. Его родственники нашлись в Ярославле. Передали татьяне Затолокиной фотографию. ответ из госархива.pdf Похозяйственная книга метрическая книга, запись за август 1909 года

Они знали, что их везут в Освенцим, чтобы уничтожить в газовых камерах и сжечь в крематориях. Измученные непосильным трудом на торфоразработках, постоянной борьбой за выживание, страхом, унижениями матери и дети уже не верили в спасение. В холодных товарных вагонах свирепствовал тиф. Несколько раз в день полицаи проходили с санитарным обходом. Всех заболевших живых и мертвых выкидывали прямо на ходу из вагонов поезда. Маленькую худенькую Машу, горевшую в тифозном жару матери удалось сберечь, пряча в вещевом мешке. Спасение пришло, откуда и не ждали — на территории Польши товарный эшелон разбомбили советские бомбардировщики. Марии Ивановне МАРТЫНОВОЙ было 6 лет, когда мимо родного дома промчались без остановки немецкие танки, мотоциклы, автомобили. В поселок «Восход» Клитнянского района Брянской области пришли люди в военной форме, говорившие на непонятном языке. Отец ушел на фронт добровольцем, а через месяц мама получила извещение, что он пропал без вести, — вспоминает Мария Ивановна. — У меня были очень хорошие родители, Веселые, трудолюбивые. Мы со старшей сестрой Лизой были такими счастливыми, нас любили, баловали. Мама очень хорошо шила и у нас часто были обновки. Когда заговорили об эвакуации, мама швейную машинку закопала в землю. Эвакуироваться никто не успел. Пока убирали урожай, угоняли скот, пришли немцы. Поначалу людей не трогали, не притесняли. Порядки свои установили, но мы так-же бегали на улицу, играли с друзьями. А здесь и радость случилась. Живым и невредимым вернулся отец. Его дивизия попала в окружение, кто ушел в партизаны, кто пробирался лесами к своим, а отец с товарищем решили вернуться в поселок, узнать о своих семьях. Я помню, как мама просила его не уходить, убеждая, что немцы не чинят препятствий для занятий сельским хозяйством.

Правду говоря, натерпелись-настрадались мы больше от своих. В поселке жило много литовцев и украинцев. Они-то и пошли в полицаи и зверствовали так, что немцы их даже останавливали и наказывали. Я была маленькая еще, а сестре исполнилось 11 лет. Уже после войны они с мамой много рассказали, чего я по малолетству не понимала. У нас дом был большой с глубоким подпольем. Ночью в село приходили мадьяры с полицаями, искали женщин, девушек. К нам прибегали соседки, прятались в подполье с взрослыми дочерьми, а малышей на кровати оставляли. Мадьяры малышей не трогали, но мы боялись плакать и перепуганные жались друг к дружке. Полицаи могли плетью хлестануть, ногой пнуть. Крали вещи без стыда. Поселок-то небольшой, все знакомые, друзья, родственники. А литлвцев с украинцами как подменили — такие стали звери. Отец недолго побыл с нами. Вскоре пришли полицаи, вручили ему винтовку и приказали вечером явиться к ним на службу. Но отец с товарищем винтовки взяли и ушли в лес в партизанский отряд Данченко. Через день в наш дом нагрянули полицаи. Они схватили маму и пытали у нее, где отец. А потом поставили к стене, и полицай, он жил недалеко от нас наставил на нее пистолет. Мы с сестрой так испугались, бросились ему под ноги и кричали, ох, как кричали: «Дядя, пожалей! Дядя, не убивай маму!». А он хохотал и стрелял в потолок, а потом распинал нас сапогами и ушел. Мама как осела у стены, так и встать не могла, а мы с сестрой подползли к ней и еще долго плакали, обнимая ее. Страх поселился в нашем доме, полицаи постоянно угрожали, выпытывая, где отец. В поселок стали доходить вести, что немцы и полицаи сжигают деревни вместе с жителями. Мы знали, что отец в партизанском отряде, что он жив и верили, что в нашем поселке такого не случиться. Но, однажды, пришли полицаи и велели собраться с вещами у комендатуры. Всех загнали в пустой склад и закрыли двери. Взрослые решили, что жечь будут, крик поднялся, резко запахло дымом. В щели стен было видно, как горят дома, но склад не поджигали. Тогда подумали, что жечь будут утром и стали успокаивать и укладывать спать детей. Мы всю ночь просидели, обнявшись с мамой. Она успокаивала нас, говорила, что просто пугают. А утром нас выгнали из склада и погнали по дороге, как оказалось, в соседнее село Жуковка. Мы шли 15 километров без отдыха. Было так тяжело и страшно, но еще страшнее было упасть. Полицаи оттаскивали на обочину и стреляли. Я так боялась, что упадет мама или Лиза. В Жуковке всех рассортировали. Старших детей согнали отдельно и сказали, что они поедут на работы в Германию. Стариков куда-то угнали, а матерей с малолетними детьми погрузили в деревянные вагоны и повезли в концлагерь. Ни в одной войне так не страдали дети. Во все времена, во всех войнах были убитые и пленные, но, ни в одной войне так не страдали дети, как во время Великой Отечественной. Сотни тысяч детей с матерями или без них оказались в концентрационных лагерях и в гетто. Фашизм не признавал возрастного различия, уничтожая детей так же, как и взрослых. Но если взрослые могли понять, за что гибли, то малолетние дети не могли даже оценить степень своего страдания, ведь верить взрослым, для них так естественно. И они доверчиво протягивали ручонки для забора крови, раздевались у смертельного рва и не понимали, за что на них сердятся и делают им больно. Нас привезли в концлагерь Осинторф, — рассказывает Мария Ивановна. – Жили в полуразрушенных бараках за несколькими рядами колючей проволоки, кормили один раз в день жидким супом, давали по куску хлеба с опилками, он больно кололся во рту. Женщин и детей с 10 лет каждый день гоняли на торфоразработки. Работали полураздетые, босые, голодные, под дулами автоматов, по пояс в торфяной жиже. А младших детей на весь день запирали в полутемных бараках. Много детей умирало, особенно сирот. Матери умирали от болезней, и они оставались одни. Нас матери поддерживали, отрывая крохи от своего куска хлеба, скармливали нам. Длинный день в бараке коротать помогало ожидание вечера, когда приходили мама с Лизой. Плакать нам не разрешали, а смеяться и играть мы уже не умели. Я сидела и вспоминала дом, папу, подружек и тихонько плакала. В бараке подружилась с двумя девочками сестрами, красивые, голубоглазые с круглыми щечками и светлыми вьющимися волосами они были похожи на куколок и все время держались за руки. Их мама умерла, и они очень тосковали. А потом быстро, одна за другой, умерли. Так и лежали, как куколки. Мы радовались за них, что им теперь не голодно, не холодно, не больно и главное, они теперь вместе с мамой. Я не помню, кто нам об этом рассказал, но я желала себе умереть вместе с мамой и Лизой, так же, как эти девочки-куколки. Вскоре нас перегнали в другой лагерь. Мама и Лиза сильно болели, кашляли. Им не давали одежды, а та, что была, промокала насквозь и не успевала за ночь просохнуть. Мне потом Лиза рассказывала, что лагерный врач после небрежного осмотра назвал их отработанным материалом. За этим диагнозом следовала отправка в печи Освенцима. Всего мы провели в разных концлагерях 2 года.